Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

— Интересно, меня оставят в покое? — шепчет Сфинкс.

Открыв глаза, он видит, что столовая мерцает и расплывается.

Ветер звенит в прутьях ограды, возле которой он сидит. Словно кто-то играет на ржавой арфе из арматуры. Разбитая, заросшая травой дорога, убегающие за горизонт телеграфные столбы и бордовое предзакатное небо раскидываются перед Сфинксом прозрачной голограммой, через которую проступают очертания столовой и слоняющихся по ней фигур. От наложения друг на друга двух миров — призрачного и настоящего — Сфинкса начинает подташнивать. Он знает, достаточно сосредоточиться на одном из них, и второй исчезнет, но что-то мешает ему выбрать, и он старается удержать обе картинки, несмотря на усиливающееся головокружение и тошноту.

— Прекрати, Сфинкс! Что ты вытворяешь? Это не игрушки!

Привычка слушаться Слепого срабатывает, как рефлекс. Слишком давняя привычка. Столовая обретает яркость и объем, дорога и поля по обе стороны от нее исчезают.

— Извини, — говорит Сфинкс. — Как-то само собой получилось. Я не хотел.

— Вот именно, — вздыхает Слепой. — Надо или хотеть, или не хотеть. Сначала выбери направление, потом беги.

Сфинкс удивляется тому, что Слепой верно угадал его порыв. Он действительно хотел сбежать. Но не туда, куда мог бы завести его Дом.

— Мне просто невмоготу здесь торчать.

— Попросил бы меня. Чего проще?

Слепой решительно встает, увлекая за собой Сфинкса, и устремляется к проверочному столу, почти бежит, распугав своим стремительным перемещением совещающихся Логов. Сфинкс бежит за ним. Опасаясь, что Слепой сейчас врежется в кого-нибудь из воспитателей, и это сочтут диверсией. К счастью, Слепой тормозит в двух шагах от брюха Шерифа.

— Можем мы пройти без очереди? — вежливо спрашивает он пустое пространство над головой воспитателя. — У нас с собой нет рюкзаков.

Очередь не возражает, перенервничавший Шериф тоже. Их наскоро обыскивают и отпускают.

— Весь Дом в твоем распоряжении, — шепчет Слепой, едва мы оказываемся за дверью. — Кроме спальни Первой. Но ты ведь туда и не рвешься, верно?

— Не рвусь, — мрачно отвечаю я. — Я никуда не рвусь, кроме как в постель. Мне нужно выспаться и собраться с мыслями. Ночь будет длинной.

Перед столовой дежурят два сонных Ящика и бодрая Паучиха. Все трое провожают нас подозрительными взглядами, но никто не увязывается посмотреть, куда мы направимся.

И хотя в нашем распоряжении действительно весь Дом, мы, не сговариваясь, идем в родную спальню. Проверить, на что она похожа после обыска.

Дверь приоткрыта. Вспомнив про рюкзак Лэри, обгоняю Слепого, чтобы в случае чего спихнуть эту махину с дороги, но не успеваю даже понять, валяется он на привычном месте или нет, как Слепой сильным толчком в спину сбивает меня с ног, и я падаю.

А встаю на четвереньки уже совсем в другом месте. И дышу совершенно другим воздухом. Чего и следовало ожидать, к чему я был бы готов, если бы хоть немного соображал.

Перед носом серый дощатый пол, почти как на нашем дворовом крыльце. Но я на веранде совершенно незнакомого дома, вокруг которого, насколько видно глазу, расстилаются поля. Слепой сидит на стуле за круглым столом.

Это все, что я успеваю заметить. Чертыхнувшись, втягиваю воздух и с ужасом смотрю на свои руки. Красные, словно побывавшие в кипятке. Пальцы покрыты крупными волдырями ожогов.

— Черт-черт-черт! Что за свинство!

— Кофе хочешь? — спрашивает Слепой, не двигаясь с места.

— Ничего я не хочу. Только чтобы вот этого не было!

Смахивающие на сосиски пальцы не гнутся. Оттого что я оперся на руки при падении, блестящая кожа на месте ожогов туго натянулась и выглядит угрожающе, словно вот-вот лопнет. Я осторожно, без помощи рук, встаю и так же осторожно пересаживаюсь в продавленное плетеное кресло.

Слепой нагибается, выуживает из щели между досками пола связку ключей и отпирает стоящий в углу веранды сейф. Достает оттуда банку кофе, чашки и кофеварку, и перекладывает на стол. Потом возвращается к сейфу и достает из него удлинитель.

Я готов расплакаться от злости. Два раза в жизни я имел возможность восхищаться своими руками. Отдельно руками и отдельно тем, что на изнанке они выглядят так, словно я прожил с ними долгие годы. Что на пальцах откуда-то берутся мозоли и мелкие шрамики заживших царапин — явные доказательства того, что ими пользовались. Сейчас я имею такую возможность в последний раз, и никак не приду в себя от обиды на происходящее.

— А чего ты хотел? — спрашивает слепец. — Ловить драконов голыми руками и не обжечься?

— За это я уже лишился протезов там. А теперь здесь должен мучиться от ожогов?

— Любой безрукий на твоем месте был бы счастлив так мучиться.

Слепой возится с удлинителем. Он старше, чем в Доме, черты лица резче. Сломанный клык на месте, волосы убрались в хвост, а дракулий сюртук приобрел кожаный блеск. И он видит.

Я, наконец, отрываюсь от плачевного зрелища и оглядываюсь по сторонам.

— Чей это дом, Слепой?

— Я привык называть его своим, — говорит он. — Кажется, это так и есть. Во всяком случае, никто другой на него не претендует.

— Зачем ты меня сюда выдернул?

Он пожимает плечами.

— А где еще можно посидеть спокойно? Ты же и сам почти сбежал.

Я молчу. Что толку спорить? Мне здесь не нравится, и Слепому это отлично известно, но он прав — там, откуда мы пришли, времени на разговоры не осталось.

В маленьком дворике, на который выходит веранда, пусто, за исключением стоящего под навесом мотоцикла.

А сама веранда нуждается в срочной покраске. От прежней остались только редкие белые чешуйки на сером. Пол горбится отстающими досками. В углу древний пухлый холодильник, обклеенный переводными картинками, и еще более древний сейф, сейчас открытый — настолько громоздкий, что непонятно, как пол под ним еще не проломился. Все ветхое, со следами долгого употребления, но это раздражает даже сильнее, чем если бы все казалось новым. Ведь, как ни крути, это всего лишь театральный задник.

Слепой наливает в кофеварку воду из пластиковой бутылки и возвращает ее в холодильник.

— Знаешь, что меня бесит? — спрашиваю я. — То, насколько это место похоже на декорацию. Как будто его специально создали для нашей с тобой задушевной беседы. Полное уединение, два кресла, две чашки в сейфе, красивый пейзаж, тишина… сверчки… то есть, наверное, цикады. В жизни так не бывает. В реальности здесь обязательно объявился бы какой-нибудь пьяный сосед и не дал бы нам и словом перемолвиться.

Слепой постукивает ложечкой по крышке кофеварки, как будто от этого вода закипит быстрее.

— Или вот взять, к примеру, этот сейф. Ты прячешь в нем кофе и даже чашки. Напрашивается вывод, что здесь водятся воришки. А между тем мотоцикл стоит на виду, и никто его до сих пор не угнал.

— И что? — бесстрастно спрашивает он. — О чем это говорит?

Мне никогда не привыкнуть к зрячему Слепому. К его манере смотреть прямо в глаза, словно он не видит ничего, кроме них. Словно я состою из одних зрачков.

— Здесь всего два соседа, — он перебрасывает мне пачку сигарет. — Оба слегка не в себе, но у обоих мотоциклы куда навороченнее моего. Им и в голову не придет его красть. Но вот бесплатный кофе они выпьют с удовольствием. И чашку за собой не помоют. И поспят на кровати в ботинках, если их одолеет усталость, когда тебя нет дома, а дверь не заперта. То же самое с едой. Другое дело, если все закрыто и спрятано. Кстати, они знают, где я держу ключ от сейфа. Но это их не волнует, они не воры.

— А чужие? — спрашиваю я.

Слепой перегибается через стол, подбирает брошенную пачку, выуживает из нее сигарету и сует мне в рот. Щелкает зажигалкой. Я затягиваюсь.

— Никто не пройдет мимо моих соседей. Я же сказал, они не в себе. Очень болезненно относятся к нарушению границ своих участков. Вон то поле, — он кивает на расстилающуюся перед нами травяную ширь, — принадлежит одному из них. Не поверишь, для чего он его использует.

— Надо думать, для выращивания конопли, — предполагаю я. — И он, конечно же, бывший десантник, а поле по периметру заминировано. Все согласно сценарию.

— Не угадал, — вздыхает Слепой. — Он выращивает сусликов. Поле заминировано только их норами. Он больной на голову защитник живой природы.

— Сдаюсь, Слепой. Беру свои слова обратно. Насчет соседей.

— Бери и насчет чашек, — требует он. — Потому что там, в сейфе, у меня есть еще две. Можешь проверить, пока он не заперт.

— Не будь таким мелочным! — возмущаюсь я. — С моего места было видно только две.

— Тебе этого хватило, чтобы выстроить вокруг них теорию о нереальности этого места.

— Я взял свои слова обратно!

— Но не о чашках!

Смотрю на Слепого во все глаза. Он не шутит. Он абсолютно серьезен. Как это ни страшно признать.